Брайан Фрил - После занавеса Чеховские мотивы [=После Чехова]

И не стыдно?

Анна. Это ему должно быть стыдно!

Гуров. Совсем мы расшалились.

Анна. Ты хочешь сказать, что я не права?

Гуров. Права. На все сто!

Анна. У нее все на лице написано. Ну и тип! Думает, если он глядит в другую сторону, никто не догадается, что он в это время вытворяет! (Собирается еще что-то шепнуть ему на ухо, как вдруг в панике спохватывается.) Ялта?! О боже! Дмитрий…

Гуров. Что такое?

Анна. Где Ялта?

Гуров. Я только что…

Анна. Она исчезла!

Гуров. Полно тебе. Через две минуты она…

Анна. Моя бесценная, мое сокровище! (Мечется по сцене.) Ялта! Ялта! Где ты, девочка моя? Дмитрий, ее украли, она потерялась, она убежала! Ялта! Почему вы за ней не смотрели?

Гуров. Анна, здесь невозможно потеряться.

Анна. Тогда где она? Ялта! Ялта!

Гуров. Где-нибудь поблизости.

Анна. Вы говорите это, чтобы меня успокоить. Лучше бы вы за ней присмотрели. Ялта! Она умница, она прибежит в гостиницу. Ну, что ты стоишь! Беги в тот конец, а я в этот! Господи, если она не найдется, что я скажу Николаю?

Гуров. Эта дурында в самом деле ждала нас в гостинице. Сидела на кровати, как королева.

Анна (прижимает «собачку» к груди). Ты моя радость, ты мое счастье! Поцелуй свою мамочку! Еще, еще! (Гурову.) Смотри, как она глазки опускает. (Собаке.) Стыдно, да? Ну всё, всё. Я тебя простила. (Гурову.) Поцелуй ее. (Собаке.) Поцелуй Митю. Больше никогда не убегай, ты меня поняла? Никогда! (Гурову.) Ты погляди, что она хвостом выделывает! Ну, не красавица?

Гуров (любуясь Анной). Красавица, да. Она и все вокруг дышало счастьем. Мы опустили шторы и до ужина не выходили из номера. На этот раз запирать собачонку в стенной шкаф мы не стали…

Анна. Что так рано? Я ждала вас не раньше, чем через час.

Гуров. Внизу ждет извозчик. Мы едем в Алушту смотреть старую византийскую церковь.

Анна. Я получила от Николая телеграмму.

Гуров. От кого?

Анна. От Николая, моего мужа. Его кладут в больницу с глазной инфекцией. Дело серьезное. Он просит меня немедленно приехать. Кажется, он встревожен не на шутку.

Гуров. Вот как.

Анна. Я еду ночным поездом.

Гуров. Ммм.

Анна. Сегодня.

Гуров. Понимаю.

Анна. Удачно, не правда ли?

Гуров. Что ты этим хочешь сказать?

Анна. Больница, именно сейчас. Это сама судьба! Вы меня проводите?

Гуров. Когда твой поезд?

Анна. В половине восьмого.

Гуров. Разумеется, я тебя провожу.

Анна. Так будет лучше, правда?

Гуров (в купе, деловито). Очень неплохо. Мягкая постель. Теплое купе. Чемоданы наверху. А где шляпная коробка? (Анна поднимает воображаемую коробку.) Отлично. Ялта может спать на коврике. Смотри, кофейник и круассаны. Если среди ночи тебе расхочется в твое Парголово… ты правда это не выдумала?

Анна. Что?

Гуров. Парголово?

Анна. Я там живу.

Гуров. Допустим. В любом случае это в Италии, так что ты едешь в обратную сторону.

Анна. Это в пяти верстах к северу от Петербурга.

Гуров. Прошу прощения, но это в трех верстах к югу от Рима. Приедешь — увидишь. Одним словом, если среди ночи ты передумаешь ехать в Италию, дерни за этот шнур и…

Анна. Дайте я погляжу на вас еще раз. (Пауза.) Не целуйте меня, ради бога. Мы больше не увидимся.

Гуров. Анна…

Анна. Но я всегда буду любить вас.

Гуров. И я буду всегда…

Анна. Шшш. Не надо признаний. Нам не следовало вовсе встречаться, но так уж случилось, и теперь прежнюю жизнь не вернешь. Слышите, второй гонг! Иди, Митя. (Он подается к ней.) Нет, нет, дорогой! Я тебя умоляю. Прощай. (Отворачивается.)

Гуров. Вечер был холодный, платформа быстро опустела, но я не мог уйти, пока поезд не скрылся из глаз. Вы замечали, как медленно разгоняется курьерский? Я забыл дома перчатки, и руки у меня озябли. Да и ноги тоже. Осень! Курортный сезон закончился.

Было такое чувство, будто только что проснулся после сладкого забытья. Еще одно похождение. Или, лучше сказать, легкое приключение. С чудной попутчицей. Вдвойне приятное, оттого что оно вовремя закончилось… без осложнений и всего такого. Идеальный вариант.

И само приключение как бы перешло в другое качество. То, что было таким реальным целых семь дней, — или десять? — быстро теряло свою осязаемость и переходило в разряд… фантазии. Впрочем, с самого начала в этой истории было много тумана. А может, ничего и не было? Может, я все это придумал?

В таком случае она ничем не отличается от вымышленных биографий, которыми я наделял незнакомых людей в кафе на площади. (Увлеченный этой мыслью.) А что, разве не изощренная игра? Этот серебряный водопад в Ореанде…

А что такое?

Нет в Ореанде никакого водопада. И гостиницы «Марино» в Ялте — тоже нет.

Ты шутишь.

И этот корабль-призрак, весь в огнях, из Феодосии. Ничего нет. Ни парка, ни набережной, ни площади.

Как? И площади не было?

Ни-че-го. Игра воображения.

Вот тебе раз!

Ну, разве могла в реальной жизни, даже в самой изощренной любовной игре, появиться такая Анна?

Дмитрий, побойся бога, что ты говоришь!

Разве это возможно?

Ты несправедлив. И к ней, и к себе.

То есть она была?

Анна? Ну, разумеется, была. Чудная Анна, прелестная Анна, хотя… чтобы мысленно увидеть ее прелести, требуется небольшое усилие. А разве это справедливо? Что-что, а их-то ты, точно, не забыл. Ведь не забыл? Так к чему эта глупая и недостойная игра!

В самом деле.

Прожженный циник, вот ты кто.

Я?

Молчи!

Молчу.

И все же кое-что, согласимся, относится к области воображения. Эта мерзкая собачонка Ялта. Вот кого, точно, не было.

Анна. Не успел Николай выписаться, как подхватил инфекцию другого глаза и снова очутился в больнице. Больше двух месяцев я была одна, если не считать нашей горничной Сони. Это было тяжелое время. Снег выпал рано. Каждый день я ходила пешком в больницу, около часа в один конец. Меня беспокоило состояние Николая. Он боялся потерять место, боялся оставить нас без средств к существованию, но больше всего он боялся потерять зрение. Приходилось постоянно его успокаивать. Он уже не мог без меня. Каждый мой уход сопровождался слезами. Мы словно поменялись ролями.

Дмитрий все время был со мной. То он звал меня откуда-то издалека, и приходилось напрягаться, чтобы разобрать слова. То рядом раздавалось: «А в пятницу мы будем встречать пароход из Феодосии». Или подзывал официанта: «Можно еще чашечку кофе?» Иногда, заслышав наверху его шаги, я подходила к лестнице и ждала, когда он спустится. Бывало, подсев к печке с романом или своим банковским гроссбухом, он на мгновение отрывался от чтения и одаривал меня рассеянной улыбкой. А иногда, бесшумно подойдя ко мне сзади, он вдруг заключал меня в объятья и что-то шептал мне в шею. В эти мгновения меня переполняло такое невообразимое счастье, что у меня подгибались ноги, и я бы, наверно, упала, не держи он меня крепко в руках.

Странное состояние. Сознавать с болезненной ясностью, что я его никогда, никогда не увижу, и при этом не расставаться с ним ни на минуту, блаженствовать в его незримом присутствии. Может, у меня было что-то с головой? А может, я просто переродилась.

Гуров. Два месяца со мной творилось что-то непонятное. Москва, без которой я жить не мог, сделалась для меня ненавистной, а служба до того бессмысленной, что я шел в банк, как под дулом пистолета. Я занимался бог знает чем, лишь бы не идти домой, где меня ждала гнетущая тишина или назойливые дети со своими несделанными уроками. Я вступил в теннисный клуб! В ноябре! Три раза в неделю, ночи напролет, играл в карты. Увязался за сослуживцем на собрание музыкального общества, где он и его друзья-любители целый вечер кормили меня Бахом и Генделем. Видели бы вы, с каким энтузиазмом я их слушал! Я получал от этого удовольствие!

Но самое любопытное я приберег напоследок. Помните «курортные забавы»? Эта игра неожиданно обрела… обратный смысл. Или мой мир перевернулся. А может, сама жизнь оказалась вывернутой наизнанку? Вдруг, без всякой видимой причины, все, что до сих пор казалось мне реальным, превратилось в мираж. А все, что я рисовал в своем воображении, относилось ли это к прошлому или к будущему, стало абсолютно реально, чтобы не сказать, единственной реальностью. Банк, сослуживцы, дом, карточная игра — это фантомы. А настоящее — оно все тут. (Показывает: в голове.) Настоящее — это гостиница «Марино». Серебряный водопад. Городская площадь, сердце Ялты. И, конечно, Анна.